РОССИЯ КОНЦА XX - НАЧАЛА XXI ВЕКА: 
Идеология обновления в пределах обычного сознания

Государства бывают разные

Уже в начале девяностых годов представления о желательной роли государства, вынесенные «на суд общественности»[1], можно было разделить, в основном, на две группы. Согласно первой, быстрое осуществление российского обновления, предполагающего развитие рыночных отношений и конкуренции, требует относительно слабого участия государства (эту позицию можно условно назвать «Рынок, а не государство!», и выразилась она, прежде всего, в известном «отпуске цен» и ликвидации государственной системы снабжения, обслуживавшей потребности предприятий на «входе» и «выходе»); согласно второй, - соответственно, наоборот («Главное - это государство!»); причем, первая позиция на том этапе, как известно, в средствах массовой коммуникации (особенно на телевидении) явно преобладала. Отметим, что - в связи с  приближением последних общероссийских парламентских и президентских выборов – был сделан акцент еще и на третьей позиции, согласно которой нам нужны «и рынок, и государство».

Мне пришлось два дня быть в Государственном Кремлевском Дворце на Всероссийском съезде представителей малых предприятий. Выступления на съезде, по крайней мере, очень многих делегатов, можно охарактеризовать как «вопли, вой и скрежет зубов» (лейтмотив таких выступлений: от нас такая польза, а государство нас давит!). И это - в отличие от того, что в те же дни я слышал по телевидению, в очередной раз продемонстрировавшему, что принцип «партийности журналистики», хорошо известный из недавнего прошлого, и в наше, казалось бы, свободомыслящее время вовсе не потерял своей привлекательности: в репортажах о съезде телезрителя пытались убедить, что «государство повернулось лицом к малым предприятиям». 

Не вдаваясь в те или иные своекорыстные интересы, стоящие за теми или иными позициями (поскольку это обстоятельство требует дополнительного анализа), обратим внимание лишь на интересующую нас собственно идеологическую часть. А для этого, - чтобы было яснее, о чем в действительности идет речь, - обратимся к опыту стран, где рынок предстает перед нами в наиболее развитой на сегодняшний день форме.

Несколько лет назад я был на организованной Госкомитетом РФ по малым предприятиям встрече представителей российского малого и среднего бизнеса с экспертами из ряда стран Европейского Союза. Там выступал один из руководителей немецкой фирмы, о высоком уровне квалификации и авторитета которой свидетельствовало уже то, что она является аудитором Бундесбанка (Федерального банка ФРГ). Обращаясь к собравшимся, немецкий гость пытался убедить их в необходимости для России «планового перехода к рынку», добавляя при этом, что «вам надо иметь такой план лет на пятнадцать или, хотя бы, на десять, чтобы население вашей страны знало на каждые полгода вперед, что ему в этой связи предстоит». 

В качестве органа планирования имелся в виду, естественно, не Госплан, а в качестве государства - не «то самое», хорошо известное, действия которого по развалу экономики страны прикрыли фиговым листком «застоя», - и ошибиться на этот счет было невозможно. Тем не менее, ни одного выступления с российской стороны в поддержку предложения немецкого эксперта так и не состоялось, как будто в головах ее представителей не было даже предположения о возможности у нас другого государства и другого планирования.

Примерно тогда же я слушал выступление профессора Нью-йоркского университета А.Л. Янова, который, в частности, упомянул известного американского экономиста В. Леонтьева, сказавшего ему, что в Россию он больше не приедет, поскольку «они ведь все равно ничего не слушают».[2]

И еще один эпизод, относящийся к теме. Когда я был в 1998 году на всемирной компьютерной ярмарке в Ганновере, там распространялся специальный выпуск авторитетнейшей (по крайней мере, в западных деловых кругах) газеты «Файнэншл Таймс», где говорилось о том, как идет либерализация рынка телекоммуникаций.[i] Так вот, из этого выпуска вы узнаете, что, во-первых, вначале в сектор телекоммуникаций, как и следовало ожидать, въехали гиганты, которые подмяли под себя и рынок, и потребителей, навязав им высокие цены; затем в организации, которым на Западе поручено регулировать отношения рыночной конкуренции, пошли сигналы, в результате чего был сделан ряд решений, юридически гарантирующих участникам конкуренции равноправие, - что, в свою очередь, привело на этом рынке к снижению цен на услуги. 

Во-вторых, из того же выпуска «Файнэншл Таймс» вы также узнаете, что «у них» это - обычный ход вещей в условиях появления нового рынка, что, соответственно, для того, чтобы на рынке была конкуренция (а в результате конкуренции выигрывает потребитель), должно быть достаточно сильное государство, - то есть не государство-монстр, не государство-«монолит», а такое, которое действительно может конкуренцию обеспечить. Вспоминается в этой связи, что из результатов опроса, распространявшихся в качестве документа съезда представителей малых предприятий, следовало, что - при всей, казалось бы, подверженности таких предприятий рыночной конъюнктуре - конкуренция является значимым фактором лишь для менее 5% их них.

Несколько лет тому назад на заседании московского Клуба «Свободное слово» один преуспевавший российский предприниматель заявил, что наши идеологи свободного рынка в действительности представляют интересы монополий. Слушая его, я, - исходя из того, что это был человек, в наших российских делах опытный, и что говорил он при этом искренне, - полагал, что имел он в виду, главным образом, известные ему факты (например, о личных связях людей, работавших в органах государственной власти, с теми или иными руководителями крупных предприятий). И лишь позже - век живи, век учись! - в голове «встала на место» эта, в общем-то, довольно незамысловатая истина, озвученная в «Файнэншл Таймс»: не «рынок или государство» (и не «и рынок, и государство») как идеология возможного обновления, а, - обязательно, «одно предполагает другое»: в современных условиях отсутствие законодательного оформления конкуренции и, соответственно, государства, действительно способного ее защищать, предполагает явную и/или скрытую монополизацию. И в условиях, когда в экономике существуют гиганты, роль идеологии монополизации способны сыграть индивидуализм и либерализм с их отрицанием правомерности «сильного государства».[ii] Более того, в этой связи постепенно доходит роль того простого факта, что «там» о неотъемлемой для развитого рынка регулирующей роли государства знают, наверное, все дееспособные граждане, а «здесь» для многих это (в силу продолжающей действовать ментальности прежнего изоляционизма?) все еще тайна.[iii]

---

[1] Надо ли объяснять, почему здесь уместны кавычки!

[2] Стремясь, чтобы его позиция была более понятной, В. Леонтьев рассказал А. Янову о том, как после его участия в одной конференции в Марокко ему «прислали деньги» из одной японской фирмы, представитель которой - в ответ на его недоуменный вопрос о причине такой щедрости, - объяснил, что они «попробовали» сделать одну из вещей, о которых Леонтьев тогда в Марокко рассказывал, и у них «получилось».

[i] FT telecoms. Financial Times Review of the telecommunications industry. March 17, 1998.

[ii] Неолиберализм, как известно, сегодня играет роль идеологии глобализации. В связи с  нашими рассуждениями отметим, что недавно один из японских министров заявил: «Экономика свободной торговли, расхваливаемая США, не является свободной» (http://www.rfi.fr).

[iii] Может быть, следует еще раз подчеркнуть, что нас в данном случае интересуют не те или иные мотивы или побуждения, имеющие целью формирование идеологии обновлении сами по себе, а способы ее формирования. «Правильное определение какой-либо вещи, - отмечал Спиноза, - не заключает в себе и не выражает ничего, кроме природы определяемой вещи.» (Спиноза Б. Избр. произв., т.1, М., 1957, с. 366). Поясняя эту мысль, Э.В. Ильенков писал: «Заблуждающийся человек тоже действует в строгом согласии с формой вещи, но вопрос в том, что это за вещь. Если она «ничтожна», «несовершенна» сама по себе, то есть случайна, то способ действия, приспособленный к ней, также несовершенен. И если человек переносит такой способ действия на другую вещь, он и попадает впросак.» (Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1974, с.42). 

 

Продолжение: От монолога к диалогу