Глаголев В. С.

 

Геополитические аспекты христианизации Восточной Сибири

и российского Дальнего Востока.

 

            Как известно, первый знак присутствия христианина – крест. Российские первопроходцы, как правило, имели нательные православные кресты, что показывают и археологические раскопки. На месте погребения погибших и умерших в результате лишений первопроходцев ставили деревянные кресты. Если они служили ориентирами путешествующим – особенно мореплавателям – их воздвигали особо внушительными и, при первой возможности, обновляли. На местах обнаружения жертв кораблекрушений, а также в память безвестно поглощенных морской пучиной, также ставили кресты в качестве памятных  знаков. Это были символы все более частого и все более многочисленного появления на северо-востоке, у тихоокеанского побережья евроазиатского континента, относительно молодой российской религиозно-культурной традиции.

На северо-восточных и северо-северо-восточных путях своего продвижения она встречалась, как правило, с родо-племенными укладами и соответствующими им верованиям многочисленных «коренных» народов, живших на этих землях тысячелетиями. Южнее ее маршруты рано или поздно входили в соприкосновение с буддийской традицией (в ее северном варианте ламаизма), с разнообразными синкретическими верованиями китайцев, корейцев, японцев. Это предполагало высокую степень толерантности, исторически отличавшую отечественную культуру в ее предшествующих многоплановых этно-национальных контактах. Русские приходили на Дальний Восток, уже освоив трудную науку уживаться с другими нациями и культурами, учитывать их менталитет и задавать ему новые импульсы, отвечавшие долгосрочным интересам государства (да и личному благополучию на новых землях). Готовность уступать в деталях ради достижения сотрудничества в главном определили постепенное утверждение поселенцев в регионе и постепенное обретение лидирующего положения в его культурообразующих процессах. Последние компенсировали, в известных рамках, растянутость коммуникаций, удаленность хозяйственных и даже военных тылов, ограниченность военных возможностей российской империи на дальневосточном направлении. К поражению в русско-японской войне 1904-1905 гг. край уже стал, по более позднему выражению В. И. Ленина, «нашенским» и не поддавался отторжению. В этом была и заслуга миссионерских усилий православной церкви. В приобщении к православному христианству коренного населения Восточной Сибири и Дальнего Востока можно выделить следующие стадии, взаимодополнявшие и более или менее последовательно переходившие друг в друга до начала  1920-х г.г.

1. Эпизодическое «обращение» (крещение) отдельных представителей коренного населения и даже целых этно-социальных групп (родов, племен), происходившее в результате активности православных священников, находившихся в составе экспедиции, группы переселенцев, воинской части и т.д.;

2. Обращение в целях поддержания устойчивых хозяйственно-практических отношений (систематическое использование пришельцами результатов охоты, рыбной ловли, транспортных услуг, представляемых местным населением, обучение его русскому языку, элементарным навыкам русской культуры и т.д.);

3. Последовательная религиозно-культурная деятельность православных миссий, укомплектованных штатом и опиравшихся в своей практике на поддержку стабильных общин русских поселенцев;

4. Систематическое противостояние на Дальнем Востоке «инославным» христианским конфессиям («обличение раскольников», христианских сектантов, попытки обращения в православие отдельных католиков, лютеран и т.д.) и устойчивым религиозно-культурным традициям нехристианских систем (конфуцианство, буддизма, даосизм, синтоизм, ислам – среди ссыльно-поселенцев и др.). Эти процессы развертываются во второй половине XIX – первые два десятилетия XX в.в. и обусловлены геополитической экспансией России и ее стремлением создать устойчивую культурно-государственную основу в регионе, становившемся культурно неоднородным в результате ряда одновременно действовавших тенденций (колонизационый эффект пенитенциарной системы, массовое переселение крестьян с запада империи, включение в ее состав этнических китайцев и корейцев, активное противодействие японской и, возможно, китайской агентуры и др.).

5. Рехристианизация Дальнего Востока в посткоммунистический период соревновательными усилиями Русской Православной Церкви и многочисленных христианских и неоориенталистских миссий на фоне деструктивных экономических и социокультурных процессов в крае, сокращения притока населения с запада страны и массового отъезда русского населения из отдаленных (преимущественно северо-восточных) районов.

Рассмотрим некоторые характерные особенности каждой из названных выше стадий христианизации дальневосточных социальных пространств.

1. На больших кораблях, особенно отправляемых в длительное плавание, в состав команды входил священник.[1] Среди участников значительных сухопутных экспедиций также находились либо священники, либо лица, способные в необходимых случаях организовать христианское прощание с умершими (знавшие самые необходимые молитвы и песнопения православных обрядов). Наряду со священниками, сопровождающими отечественных первопроходцев, они, по всей видимости приобщали к основам православия местное население (если священника не сопровождал дьякон и другие лица причта). Среди мотивов христианизации на стадии первопроходческого описания края следует назвать, помимо апостольского рвения, и вполне практические резоны: острая потребность в проводниках лоцманах, переводчиках из местных жителей. Приобщение их к православной культуре, полагали первопроходцы, повышает их надежность. Она особенно ценилась, когда за спиной оставались огромные малозаселенные пространства. В XVII в. учить местных сотрудников элементам русского языка можно было только по церковным книгам (светские реформы Петра 1 еще ждали своего часа). Отсюда и разъяснение элементарных представлений православной веры. Периодически (при зимовках, регулярном торговом обмене, обращении за помощью потерпевших бедствие) складывались и длительные отношения. Первопроходцы женились на местных жительницах; рождались дети. Православное сознание требовало их окрестить, если отец признавал ребенка своим. Такова вторая из первоначальных групп местных жителей, проходивших через обряд православного крещения.

2. Возможно, были другие каналы. Как отметила проф. Т. В. Воронченко, «существует ряд версий, как русские попали к берегам Нового Света».[2] Предполагается, в частности, что после разгрома Великого Новгорода Иваном Грозным какие-то семьи, опасаясь царского гнева, пересекли Сибирь и, возможно, перебрались через пролив (получивший в дальнейшем имя В. Беринча). Во всяком случае, в 1937 г. на Аляске в р-не Кенайского залива были обнаружены остатки большого русского поселения, относящегося, по заключению специалистов, к середине XVII в. В XVII в. царские чиновники в Сибири имели обстоятельные сведения о старинных русских поселениях на Аляске. [3] Имеются предположения, что в XVII в. существовал ряд древних русских поселений вдоль северного края азиатского материка. [4] Если это так, выходу первоходцев к берегам Тихого океана в 1639 г., походам отрядов Пояркова и Хабарова на Амур могли предшествовать и более ранние продвижения русских на Дальнем Востоке. Первая и вторая экспедиции Беринга (1728-1741) имели не только  научное значение, но и определили направления систематического хозяйственного использования новооткрытых земель. В XVII в. русские охотники и промышленники (преимущественно православные) осваивали новые земли «Русской Америки», присоединили эти территории к Российской империи и определили успехи Российско-Американской компании. Ее президенты и Г.И. Шелихов и А. А. Баранов не только создают школы для обучения детей эскимосов и индейцев, но и отправляют группы молодых алеутов и индейцев – тлинкитов для обучения в России. Предварительным условием было, конечно, принятие ими крещения. За шесть-семь десятилетий до этого о. Иннокентий (Кульчицкий) переводит в Селенгинске Священное писание и Литургию на языки народов Восточной Сибири и Забайкалья, облегчая, тем самым, миссионерскую работу среди них. Ее центром в 1722-1731 г.г. становятся духовные школы Селенгинска  и Свято-Вознесенсий Иркутский монастырь. В дальнейшем Православная миссия в Восточной Сибири и Центральной Азии становится главной опорой в христианизации не только этих регионов, но и духовной и колыбелью будущего свт. Иннокентия «Апостола Америки и Сибири» – Попова-Вениоминова (1795-1879), проповедовавшего православие на Аляске, Чукотке, на Алеутских, Командорских и Курильских островах, на Камчатке, а также в Маньчжурии. Таким образом православная христианизация Дальнего Востока шла не только с запада, но и имела Аляскинский, Камчатский и Охотский центры. После договоров с Китаем (1858 и 1860 г.) к ним присоединился и Амурский (г. Благовещенск).

3. К этому времени стремительно увеличивается особая этническая группа «местнорусских», состоящая из детей от смешанных браков православных переселенцев и представителей других христианских конфессий (ссыльные поляки, служилый люд, бывшие каторжане на поселении). Торговля и другие хозяйственные связи их с коренным населением (включая обеспечение прибывающих транспортом), приобретают регулярный характер, расширенно воспроизводятся от десятилетия к десятилетию. Биограф свт. Иннокентия (Попова-Вениаминова) отмечал, что купцы и промышленники стремились максимально использовать опыт окрещенных алеутов в морском промысле, ибо они, «уважая восприемников своих как отцов, служили им исключительно и усердно и никто другой из русских не мог приманить к себе чужих крестников… Желание русских приобрести себе большие выгоды сослужило средством к распространению начала христианства между алеутами и облегчило дело последующих миссионеров»[5]. И. Попов-Вениаминов резко меняет эту эгоистическую мотивацию христианизации, отличавшую деятельность А. Толстых, С. Глотова, С. Пономарева, И. Соловьева на Алеутских островах. Миссионерствуя, он всюду способствует приобщению аборигенов к ремеслам, насаждению деревьев, строительству удобных жилищ, старается научить их элементарным навыкам личной гигиены (среди них свирепствовала «любострастная» болезнь). Он составляет словари диалектов алеутского языка и его грамматики, ведет метеорологические наблюдения (используют опыт и приметы местных жителей), разрабатывает таблицы размножения котиков (с целью разумной организации охоты на этих промысловых животных).[6] Разделяя в своих беспрестанных поездках невзгоды местных жителей, он легко находил с ними общий язык на самые различные темы, часто далекие от религиозно-нравственных вопросов. Его заслуги в освоении края отмечали Ф. И. Литке, Е. В. Путятин (адмирал, выполнивший две миссии в Японии), В. С. Завойко (герой обороны Петропавловска-Камчатского от английской эскадры 1854). Он оказался в числе ближайших сподвижников Г. И. Невельского и Н. Н. Муравьева-Амурского в освоении Приморья, заслуженно стал членом прославленного российского Императорского Географического общества: после продажи Аляски в 1867 г. там была оставлена не только епископская кафедра, но и семинария, а также три духовных миссии. Приведенные факты – свидетельства основательности культурной базы православной миссионерской деятельности на Дальнем Востоке и в Северной Америке. Как известно, одним из его преемников по кафедре в Америке стал епископ Тихон (Белавин), будущий патриарх Московский. Заметно увеличивается штат священнослужителей и притча, в военно-административных и хозяйственно-значимых поселениях сооружаются православные храмы, открываются духовные училища. Подготавливаются переводы Священного Писания на языки местных жителей, соответственно, составляются словари и грамматики этих языков. Как известно, эти процессы были прерваны революцией и гражданской войной.

Таким образом, христианизация двух огромных регионов продолжалась с середины, по крайней мере, XVII в. до 1917 г. Миссионерами руководили разные мотивы: корысть, желание приобрести союзников, наладить общение на базе русского и местных языков, соучастие в освоении новых территорий, апостольское рвение, наконец. Не было, однако, принудительного обращения в христианство. Тут, несомненно, сказались осторожность и государственный контроль к тому времени, когда эти процессы набирали силу и стали составной частью не только внутренней, но и внешней политики империи (т.е. с середины XVIII в.). Профессиональный характер иркутской миссии и ее ответвлений, ее лингвистическая и дипломатическая работа не оставляют сомнений в теснейшем взаимодействии государственно-политический к церковной политики на отдаленных территориях империи. Об этом же свидетельствует и переписка канцлера империи А. М. Горчакова с митрополитом Фмеатетом (Дроздовым).[7]

Оформление договорных отношений с Китаем открыло России долгосрочные геополитические перспективы; первый этап их реализации проходил под руководством Н. Н. Муравьева-Амурского. К этому времени Иркутская епархия зарекомендовала себя более чем столетней работой в качестве центра по подготовке миссионеров в Китай. Здесь же с середины XVII в. готовились миссионеры в Монголию, а затем в Японию (после двух экспедиций Е. В. Путятина (1853 и 1854 г.г.)). Ее деятельности отличалась прекрасной скоординированностью со столичными востоковедческими центрами, прославившими отечественную науку (достаточно вспомнить Иоакинфа Бичурина). Усилиями Николая Касаткина (будущего архиепископа Японского, причисленного к лику Святых в 1970 г.), в 1861 г. впервые служилась православная литургия для японцев (до этого православные богослужения совершались для российских моряков и чиновников путятинских экспедиций). Все это заметно оживило как культурную, так и религиозную жизнь Приамурья, включая и христианизацию местных жителей. К тому же новообращенные получали от российских миссионеров скромные подарки (высоко ценившихся теми, кто вел натуральное хозяйство и не занимался регулярной торговлей рыбой, пушниной и другими природными дарами края). [8]

Установление советской власти прервало миссионерскую деятельность. В СССР с начала 1920-х по конец 1980-х г.г. миссионерская деятельность (за пределами ограды храма, молитвенного дома и т.д.) была запрещена. Быстрое ослабление, а затем и крах тоталитарной системы создали новую социально-политическую и правовую реальность для христианских миссий. Однако по ряду причин (гигантская работа по восстановлению храмов и открытию новых приходов в европейской части России, острая нехватка квалифицированных кадров священнослужителей, финансовые затруднения и т.д.). Русская Православная Церковь не смогла в полной мере воспользоваться этой благоприятной ситуацией на протяжении последнего десятилетия. Тем более, что за 70 лет советской власти радикально изменился состав населения в восточно-сибирском и дальневосточном регионах. Во-первых, индустриализация края и демографическая политика властей способствовали формированию большой группы «временных» жителей (прибывшие по контракту, по приговору суда или Особого совещания (ОСО), по распределению, в погоне за льготами (отдаленность, тяжелые условия климата, особенно в северо-восточных регионах), на военную службу и т.д.). Определенную часть ее составляли сезонные рабочие. Традиционализм православной проповеди не мог быть созвучен повседневным и, вместе с тем, довольно динамичным условиям труда и быта этого населения. С другой стороны, была подорвана главная опора православной религиозности как в регионе, так и в стране в целом – устойчивый уклад труда и была российского крестьянина.

 В-третьих, были прерваны связи Церкви, наметившиеся у нее с группами корейского и китайского населения. Это относится и к представителям ряда народов, являвшихся аборигенами (исключение составила, вероятно, некоторая часть «местнорусских»).

Христианские миссионеры из США, Западной Европы, Южной Кореи, располагая средствами, сумели наладить деловое сотрудничество с центральными и местными властями. Законодательство о религиозных объединениях, действовавшее в стране до 1997 г., значительно облегчило организацию христианских миссий в России.[9] Происходит, по существу, протестантская рехристианизация тех, что – по ряду причин, - утратил связи с православными приходами и, вместе с тем, сохранил религиозные настроения, переживает духовный кризис, заинтересован в тесных контактах с зарубежными миссионерами и т.д. Эти процессы заметно сужают поле деятельности Православной Церкви, представляющей исторически укорененную в стране религиозно-культурную патриотическую традицию. Однако, в случае развития экуменического диалога и долгосрочного сотрудничества между христианскими организациями региона, не исключена их консолидация перед лицом нехристианской духовной экспансии, особенно в экстремистских неоориенталистских формах. Обнищание трудовой части населения, трагическая участь пенсионеров, свертывание инфраструктуры национально-патриотического образования и воспитания, высокий уровень безработицы, преступность и коррупция создают благоприятные условия для психической нестабильности. В этих условиях нельзя не учитывать роль психологической компенсации, представленной в христианской проповеди. Ближайшие годы дадут ответ, станет ли она фактором духовной консолидации населения регионов или же будет разводить по конфессиональным признакам потомков российских первопроходцев, обживавших эти края столетиями.