Глаголев В. С.

 

 

Личность в России на рубеже XXI столетия: методологические подходы.

 

            Применительно к обозначенной теме сохраняет значение исходного принципа положение С. Л. Рубинштейна: «При объяснении любых психических явлений личность выступает как совокупность внутренних условий, через которые преломляются все внешние воздействия».

            Хотя как сами внешние воздействия на личность, так и совокупность ее «внутренних» условий существуют как поля усредненных значений, сегодня в России наблюдается четкая дифференциация этих полей.

            Одну, малочисленную группу составляют те, кто выиграл от перемен, произошедших в России в последнее десятилетие. В свою очередь, она распадается на выигравших материально (путем присвоения себе разными путями общественной и государственной собственности) и выигравших морально (возможность пользоваться свободой слова, путешествиями за границу, публиковаться без прямых цензурных ограничений и т.д.). Очевидно, что оптимальные преимущества получило ничтожное сочетание имущих с теми, кому есть, что сказать, написать, зачем съездить, т.е. ориентирующихся на общесоциумные и перспективно значимые групповые ценности, идеалы, программы. Как правило, несовместимость «иметь» и «быть» в современном российском обществе ведет к отсроченным духовным экспектациям. Таковы надежды на социокультурный успех детей и внуков как результат крупных вложений в их образование, воспитание, физическое развитие; попытки внутренних самоограничений («заработаю» миллион (сто миллионов) долларов и уйду из бизнеса, политики, «завяжу» с криминалом и т.д.). Здесь ожидание опосредствовано теми или другими деятельностными усилиями.

            Подавляющее большинство населения лишено реально значимой собственности, а, значит, и социально содержательной деятельности в условиях криминально-капиталистических  реформ. Парткомы, «органы» и власти перестали заниматься сколько-нибудь систематически перераспределением социального недовольства, выпуском его «паров» и обозначением конкретных адресатов «врагов» (за исключением двух-трех типов лиц «определенных национальностей»). Затянувшаяся неопределенность положения этого большинства сохраняет тенденцию к ухудшению качества жизни, что питает нарастающее чувство экзистенциальной тревоги. Сопротивление сползанию в нищету идет (у большинства российских граждан) по нескольким линиям: расширение натурального сектора хозяйствования (пресловутые «шесть соток»), деквалификация за счет перехода на более оплачиваемую работу, совместительство (как правило, в ущерб качеству труда), экономия на полноценном отдыхе, лечении, удовлетворении культурных потребностей. Все это ведет к нарастающей неудовлетворенности повседневным существованием, сопровождающейся эскейпистскими срывами разного рода.

            Третья многочисленная группа – впавшие в нищету и, как следствие, в отчаяние одинокие пенсионеры, личности, малоадаптированные к реалиям современного социума, социально «опущенные» и социально опустившиеся. С одной стороны, их судьба – наглядная демонстрация безжалостности общества к слабым. Это подрывает элементарные основы межпоколенного  нравственного взаимодействия, способствует релятивизации любых моральных ценностей и ориентиров. С другой стороны, это приговор устоям современной России: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек» (А. Вознесенский).

            Существуют ли в стране силы, способные, отказываясь от повторения исторически пройденного, от мобилизации ностальгии по прошлому, переломить ситуацию, закрывающую личности в России перспективы полноценного развития? По какому типу возможен такой перелом?

            Как известно, параметры духовного пространства, в котором осуществляется преломление внешних воздействий на личность в нашей стране, являются евроазиатскими (или азиато-европейскими, если помнить о значимости точки отсчета в современных теоретических изысканиях). Своеобразие рассматриваемого этапа состоит в обманчивом преобладании внешних признаков европейско-американской цивилизованности в атрибутике российской жизни. Между тем цена этих внешних проявлений – нарастающая активизация «азиатского» начала (возвращение к традиционным способам выживания, победоносное утверждение исламистских ценностей в регионах, доселе остававшихся, по крайней мере, промежуточными, ухудшение качества жизни и т.д.). Усиление позиций сепаратизма и политические претензии региональных лидеров относятся к отечественными традициям времен феодальной раздробленности и Золотой Орды. Новые суверенные соседи России по ее юго-восточным границам достаточно радикально прерывают те импульсы европейских влияний, которые воздействовали на их цивилизационное пространство во времена Российской империи и культуртрегерской деятельности советской администрации. Кавказские конфликты развертываются с азиатской  жестокостью. Наконец, дистанцирование от России «западных» республик бывшего СССР (за исключением Белоруссии)  и вчерашних его союзников по СЭВ и Варшавскому договору осуществляется путем «имиджинизации» западного выбора и акцентирования недостаточности его реальных усилий к востоку от Днепра. Свертывание реального российского геополитического и культурного пространства не сопровождается структурообразующими процессами перегруппировки сил и средств для государственного обеспечения коренных интересов населения. К традиционной (азиатской по истокам и тенденциям) беззащитности от государства добавляются последствия его бессилия в проведении последовательной, систематической и  исторически перспективной социокультурной политики. В результате,  происходит возрастание ценностей семьи (рода, племени, клана, тейпа - где они исторически сохранились), «голоса крови», «чистоты нации» и других идеологических фантомов, с которыми расстается культурно-политическая элита стран ЕС и США.

            Шовинистические, антисемитские, равно как и исключительно национально ориентированные программы заметно суживают кругозор личности, особенно молодой и становящийся. Вместе с тем они находятся и в глубоком противоречии с интернациональными возможностями, которые несут с собой СМИ, общение через Интернет, международный туризм и другие формы межэкономических и межнациональных контактов. Соблазн свергнуть последние проявляется не только у национал-шовинистов, но и у последователей религиозной ортодоксии как исламской, так и православной ориентации. (Параллельно последняя пытается найти и занять свои  ниши в этих процессах). Вместе с тем, информация, поступающая через СМИ и их побудительные импульсы западного происхождения не несут в себе ориентацией, отвечающих российским реалиям. В лучшем случае они предлагают сравнения с Западом по сходству и по контрасту. Попытки построить на их основе модели перспективных российских преобразований отличаются заведомой беспомощностью.

            Таким образом, перед личностью в современной России стоят несколько взаимосвязанных задач: 1) выработка и интериоризация модели (или моделей) выхода России из тупика современного состояния; 2) мобилизация сил, средств политической (и социокультурной) воли для реализации этой модели; 3) восстановление приоритетности достойной человеческой жизни во всем спектре теоретической и практической деятельности; 4) ориентация на специфику российских реалий при постепенном наращивании в них позиций цивилизованного сотрудничества по европейскому азимуту и при локализации всевозможных проявлений «азиатчины» (коррупция, деспотия, ничтожная цена человеческой жизни, девальвация значения договоренностей с «чужими» и т.д.). Тем более, что азиатские конфуцианские, даосистские и буддийские традиции не получили в стране сколько-нибудь основательного развития. Цивилизационное же содержание ислама при существующих междунациональных конфликтах реализуется, преимущественно, на классово-тейповом и этно-культурном уровнях. Возвращение российского социума к исламскому азимуту означало бы существенную социокультурную редукцию на фоне духовного потенциала России и достижений, реализованных в прошлом на уровне личностных проявлений.