Панфилова Т.В., д.ф.н., проф. кафедры философии МГИМО (У) МИД РФ

 

 

ЗНАЧЕНИЕ ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ТРАКТОВКИ ИСТИНЫ

 

 

Термин «истина» широко используется в рассуждениях всех уровней, включая повседневный обиход. Поневоле создаётся впечатление, что рассуждать об истине может каждый мало-мальски разумный человек, причём каждый вправе истолковывать её по-своему.

Не оспаривая права каждого человека приобщиться к обсуждению философских проблем, хочу всё-таки подчеркнуть, что содержательная дискуссия по проблеме истины возможна только на философском уровне, предполагающем наличие философской культуры мышления и учёта философских традиций в разработке этой проблемы. В противном случае обсуждение истины изначально беспредметно.

Эти элементарные требования далеко не всегда соблюдаются, по­скольку сложилось предубеждение, согласно которому рассуждать о философских проблемах способен каждый, кто вообще способен рассуж­дать, в отличие от проблем других наук, остающихся уделом специалистов. В самом деле, вряд ли найдётся много претендентов на самостоятельную разработку теории, скажем, электричества, хотя в быту мы им постоянно пользуемся, да и в школе по физике «проходили». Что же касается философии, то тут все чувствуют себя вправе самостоятельно судить, чем философу стоит заниматься, а без чего можно бы и обойтись, поскольку считается, что философские проблемы касаются каждого человека и для их обсуждения никаких специальных знаний не требуется.

Снижение уровня осмысления философских проблем осуществляется под благовидным предлогом приближения философии к жизни. При этом упускается из виду давно известная истина: нет ничего практичнее хорошей теории. Правда, практичность теории не всегда очевидна, она выявляется постепенно и неоднозначно. Зато отсутствие «хорошей теории» чувстви­тельно сказывается в практической жизни, приводя к измельчанию и разорванности познавательного процесса. В результате утрачивается адекватное представление о происходящем, а практическая ориентация превращается в зауженный прагматизм.

Всё сказанное хорошо прослеживается на примере обсуждения во­проса об истине. Причём, даже если не принимать всерьёз «обыденные» интерпретации истины, в научном подходе к истинному знанию мы тоже встречаем полный разнобой в уровне его осмысления. Подчёркиваю, что в данном случае речь идёт не о разнобое в философских позициях осмысления истины, т.е. не об их разнообразии, а об отнесении проблемы на разные уровни исследо­вания. Так, одни отмечают, что до сих пор не создано учения об истине, удовлетворяющего всех и вся, откуда напрашивается вывод, что такое учение следовало бы создать, однако не поясняется, правомерна ли такая постановка вопроса с философской точки зрения; другие подчёрки­вают, что понятие истины перешло из области науки в область идеологиче­ских мифов, поэтому лучше от него отказаться в пользу теоретических моделей, вырабатываемых с помощью методов междисциплинарных исследований, и позволить им конкурировать между собой; третьи ограничивают содержание понятия истины констатацией каких-то установленных фактов, лишая проблему теоретического содержания; четвёртые возлагают надежды на так называемые религиозные истины, призванные будто бы дополнить или даже усовершенствовать научное знание.

Моя позиция состоит в том, что проблема истины - это чисто философская проблема и разработка её - прерогатива философии, хотя представлением об истине пользуются и в других науках. Поскольку представления об истине разрабатываются внутри философской системы и зависят от её особенностей, бессмысленно ставить вопрос: «Что есть истина?», не упоминая о том, в какой системе взглядов мы рассуждаем. В разных философских учениях они будут различаться.

Столь же неопределённым мне представляется вопрос, актуально ли понятие истины, без пояснения, актуально для чего? Применительно к философии положение может складываться по-одному, а применительно к естествознанию по-другому. Больше того, в разных философских системах потребность в разработке понятия истины может различаться, что почему-то игнорируют сторонники плюрализма, безапелляционно настаивающие на необходимости отказаться от этого понятия. Что касается естествознания, то мне представляется сомнительным, что оно способно самостоятельно разобраться в этом вопросе. По-моему, здесь положение сходно с тем, что характерно, скажем, для понятия движения: разные науки по-своему пользуются эти понятием, однако разработка категорий «движение - покой» принадлежит философии, причём вырабатываются они не за счёт обобщения представлений, сложившихся в разных науках, а путём переосмысления философских учений, соотнесённых с теоретическими разработками частных наук. Точно так же и истина: не обобщение всех бытующих представлений об истине, а теоретическая разработка философского понятия с учётом достижений частных наук.

Не устарела ли сама категория истины, если учесть, что она активно разрабатывалась ещё в философии Нового времени? Действительно, в самом термине «истина» закрепилось метафизическое её понимание, которое, собственно, и устарело. Понятие «истинность» представляется диалектичным и более адекватным для исследования процесса познания. Тем не менее не вижу оснований отказываться от термина «истина». Разумнее, на мой взгляд, диалектически его истолковать, после чего мы получим «истинность» знания, ибо, с диалектической точки зрения, знание живо настолько, насколько оно представляет собой процесс, а не застывший, омертвлённый результат. Поэтому готова признать устаревшим представление об истине, свойственное метафизике XVII-XVIII вв., а вовсе не истину как категорию. Просто надо воспользоваться разработками великих диалектиков XIX в., предложивших диалектическое осмысление истины, а не отказываться от неё.

С моей точки зрения, диалектическое истолкование истинного знания  не освоено наукой до сих пор, причём как на философском уровне, так и на уровне частных наук. Когда раздаются голоса, призывающие отказаться от «классического» понимания истины, следовало бы присмотреться к тому, что именно считается её «классическим» истолкованием. Тогда станет ясно, что критике подвергаются недостатки метафизического понимания истины (и правильно!), а вот о диалектическом её истолковании нет и речи, как будто его и не существует.

Так, некоторые современные философы призывают отказаться от понятия истины на том основании, что субъективный момент не устраним из знания, поскольку носителем знания всегда является человек. Очевидно, в данном случае истина истолкована метафизически как полное совпадение знания с объектом, т.е. как «абсолютное» знание, оторванное от субъекта. Не найдя искомого «абсолютного» знания, объявляют понятие истины несостоятельным, выдавая за своё открытие наличие субъективной стороны познания. В действительности диалектическая трактовка истинного знания предполагает диалектику субъективного и объективного, т.е. субъективность «встроена» в понятие истинности. Стало быть, для получения истинного знания не только не нужно отказываться от субъективности, но и нельзя этого сделать. Таким образом, ссылка на неустранимость субъективного момента из знания не является достаточным основанием для отказа от понятия истины.

Столь же необоснованным представляется отход от понятия истины на том основании, что оно будто бы порождает воинствующий догматизм, вследствие чего абсолютизируется одно мнение, объявленное «истинным», и подавляются другие, что осмысливается как проявление тоталитаризма,  чреватое репрессиями против инакомыслящих и застоем в науке.

Разделяя озабоченность ряда философов и учёных по поводу догматизма как в частных науках, так и в философии, не склонна обвинять в этом само понятие истины. Куда разумнее поискать социальные и гносеологические корни догматического его истолкования и безапелляционного утверждения. Надежды некоторых философов на то, что, отказавшись от поисков истины, мы получим возможность прислушаться ко всему спектру мнений, - иллюзия: не поиск истины порождает нетерпимость к инакомыслию, а наоборот, идеологически санкционированная нетерпимость позволяет объявлять одно мнение истинным, остальные - ложными. Это проблема социальная, а не гносеологическая, и прямого отношения к истинному знанию не имеет.

В то же время не вижу оснований рассчитывать на то, что сам по себе обмен мнениями продуктивен для науки. Если не предусматривается поиск более совершенного (т.е. истинного!) знания, требующий корректировки точек зрения, обмен мнениями утрачивает смысл.

Надежда ряда исследователей, связанных с естествознанием, на то, чтобы заменить неработающее, по их мнению, понятие истины рабочими моделями изучаемой реальности, на мой взгляд, столь же несостоятельна. Предполагается, что каждая из конкурирующих моделей, не претендуя на статус истинной, будет доказывать свою работоспособность в практике научного исследования.

Такой ход мысли очень напоминает идею конвенционалистов, успешно раскритикованную В.И.Лениным в работе «Материализм и эмпириокритицизм», а позже некоторыми советскими философами, напр., Э.М.Чудиновым. Последний убедительно показал, что обсуждаемые физиками концепции только кажутся равноправными. В гносеологическом плане они отнюдь не равноправны. Концепции, относительно которых физики заключают «конвенцию», в действительности, по признанию самих физиков, обладают преимуществами, которые лишь непосвященному кажутся произвольными. Напр., «красота» или «изящество» формулы. Для физиков она означает, что формула описывает реальность лаконично, не требуя включения дополнительных условий и ограничений. Значит, с её помощью изучаемый объект охватывается полнее и существеннее, чем другими способами. Именно такие гносеологические преимущества и подпадают под философское понятие истинности.

Думаю, что с конкурирующими моделями положение аналогично: жизнеспособными окажутся модели, адекватнее выражающие изучаемые процессы, что на философском языке называется «более истинными». Если модели не претендуют на статус «истины в последней инстанции» и дальше будут подвергаться пересмотру, то они тем более подпадают под диалектическое понимание истинности. Значит, не от понятия истины надо отказываться, а от метафизически обусловленных поисков «истины в последней инстанции». Во всём остальном, по-моему, диалектическая трактовка истинного знания помогает всё расставить по своим местам и показать, что рабочие модели представляют собой необходимый, но преходящий этап в осмыслении действительности. Преувеличивать их значение значило бы абсолютизировать одну их ступеней познания в ущерб целостности знания. Плюрализм мнений хорош и полезен в процессе выработки истинного знания, но не в качестве замены ему. Направленность мысли на выявление истины выполняет роль интегратора процесса познания, в отсутствие которого знание распадается на частности, поставив под вопрос существование науки как целостного систематизированного знания.

Таким образом, отказ от понятия истины неоправдан как методологически, так и практически. Методологически потому, что под вопросом оказывается само существование науки вместо того, чтобы предоставить ей простор для развития. Практически потому, что в результате обмена мнениями, равно не претендующими на истинность, мы получим, вместо терпимости, безразличие к оппоненту, ибо обсуждение любых проблем утратит смысл.

Можно ли считать понятие истины универсальным?  На мой взгляд, вполне, если только не вкладывать в слово «универсальность» обыденного значения, восходящего к механистически - метафизическому мышлению: всеобщая распространённость, наличие во всех вещах во все времена. С диалектической точки зрения, универсальность выражает бесконечность развития на собственной основе, благодаря чему внешние препятствия не могут его остановить. Другими словами, универсальным является само-развёртывающийся процесс. В этом смысл понятие истины универсально настолько, насколько универсален процесс познания.