Как отмечал К.Г.Юнг (в работе “Либидо, его метаморфозы
и символы”), понимание психологии развития индивидуума открывает путь к
пониманию причин психологического развития народов. Более
того, наблюдающийся в современном обществе кризис политической организации
(потеря доверия к власти и отказ ей в поддержке, потеря веры в пропагандируемые
ценности, социальное отчуждение, пассивность и неверие в то, что личное участие
может повлиять на политический процесс), с одной стороны, напрямую связан с
кризисом личности (Шестопал Е.Б., 1988), с
человеческой психологией, которая не успевает перестроиться в соответствии с
быстро меняющимися условиями жизни (отражение противоречия социальной эволюции
и научно-технической революции). С другой стороны, политический кризис
сам порождает стрессы, выливающиеся в итоге в психологические и медицинские
проблемы; не случайно в последнее десятилетие медики отмечают рост так
называемых социально-стрессовых расстройств (Александровский Ю.А., 1997). С
этим связано наше лирическое отступление – от психологии индивидуальной к
психологии коллективной (тем более, вспоминая слова известного философа о том,
что жить в обществе и быть свободным от общества нельзя).
Действительно, можно согласиться с мыслью Юнга о том,
что многие особенности материальной и духовной жизни
как отдельного человека, так и целых народов определяется своеобразием их психологического
склада. Последнее же имеет тесную связь с особенностями устройства нервной
системы; эти отличия хотя и не так разительны, как цвет кожи и разрез глаз, но
все же имеют место. В связи с особенностями “национального характера” в первую
очередь необходимо отметить дихотомию “Восток-Запад”, рассматриваемую в
частности как различие западного-рационалистического
и восточного (азиатского), или холистического,
способов познания мира (Дюмулен Г., 1994). В рамках
этого сравнения типичный “российский” психологический портрет, при всей его
самобытности, можно анализировать в противопоставлении “западному” и с учетом
близости к “восточному”. Как писал Н.Бердяев, “западная душа гораздо более
рационализирована, чем русская душа” (см. Бердяев Н., 2000). Дело в том, что
психологический портрет типичного обитателя Запада с его приверженностью
распорядку и размеренности жизненного устройства, опорой на логику и
рационализмом, а по большому счету – несколько механистичной организованностью
духовной жизни и предсказуемостью поступков – прямо противоположен чертам
типичного “восточного” человека, его загадочности и невозможности логического обьяснения многих поступков. В русской литературе, пожалуй,
наиболее типичными примерами могут послужить герои, вышедшие из-под пера
Гончарова – небезызвестный Обломов, как пример русского характера и Штольц – как пример человека западного склада. За время,
прошедшее после создания гончаровского романа, эти
национально-психологические черты не претерпели существенных изменений. Как
считает ведущий отечественный психотерапевт В.В.Макаров (2001а), современная
российская “национальная черта – иррационализм: “Наша жизнь – таинственный
природный процесс!”, в ней “многое совершается, исходя из принципов: “Мало ли
что”, “Как бы чего не вышло”, “А вдруг”, “Авось да
небось”.
Вопрос происхождния западной
рациональности и русского иррационализма подробно рассмотрен В.А.Малышевым
(1997). По его мнению, в отличие от Запада, где все хорошо притерлось
друг к другу и человек привыкал делать узкий круг работ и не учился
адаптироваться к резко меняющимся условиям. Для человека же, живущего в России,
к которому жизнь зачастую предъявляла неожиданные и нелогичные требования,
наоборот, была часто совершенно необходима особая, нестандартная способность к адаптации.
С этим нельзя не согласиться, особенно вспоминая нашу недавнюю российскую жизнь
середины-конца ХХ века, когда даже в мелких вопросах быта рядовым гражданам
приходилось проявлять чудеса житейской изворотливости. Еще более справедливо
это для современной России, в которой спектр жизненных проблем переместился от
мелко-бытовых к глобальным, или экзистенциальным. По
мнению И.Албеговой (1998), в 90-е годы в нашей стране
большие массы людей регулярно оказывались в ситуации жизненного кризиса,
порождающей потерю смысла в жизни. Тем не менее, основная часть из них смогла
достаточно успешно приспособиться к столь резким жизненным переменам, причем
проделав это неоднократно.
Отсюда, по мысли Малышева – непредсказуемость и плохая
алгоритмизуемость русского человека (используя юнговскую терминологию, иррациональность). Но в то же
время, отсюда и открытость общения, и “широта души”, и... большая, чем у
человека западного, внушаемость. Западный же человек, напротив, хорошо алгоритмизуем (иными словами, рационален) – отсюда
формализация жизни с ее видимостью порядка, а одновременно с этим –
замкнутость, невнушаемость, отстраненность и
соблюдение дистанции между людьми.
А в целом, как тот, так и другой набор психологических
характеристик удивительно близки как заметил R.Ornstein (1977), к известным описаниям противоположных
функций правого и левого полушарий головного мозга, уже рассмотренных нами
ранее. Вкратце можно обобщить их, сославшись на известное
руководство С.Спрингер и Г.Дейча (1983):
механизм работы левого полушария – логический, дискретный,
формально-упорядоченный, словесно-оформленный; правого же полушария – образный,
аналогово-непрерывный, невербальный, интуитивно-спонтанный.
Откуда берутся эти психолого-физиологические “полушарные” различия между большими группами людей?
По-видимому, это природное явление многофакторного порядка. С одной стороны, в
нем нельзя отрицать роль наследственно-генетических механизмов. С другой
стороны, пальма первенства при этом принадлежит факторам социально-культурального
порядка, а именно влиянию культурного окружения на восприимчивую психику
ребенка, несомненно влияющему на процесс распределения
ролей между полушариями (латерализации) в растущем
детском организме.
Какую связь имеют эти
психолого-физиологические данные с загадкой “русской души”?
Как географически, так и исторически сложившаяся роль
России как государства – это геополитический буфер между Востоком и Западом.
Отсюда и русская культура, ассимилировавшая многое от своих соседей, носит в
себе смешанные черты, роднящие ее как с западной, так и восточной культурой. В
сравнении с обезличенно-холодным, приземленным и бюрократически-лощеным
рационализмом Запада бросаются в глаза такие бесспорные черты российской
культуры, как ее духовная ориентированность, большая человечность и
эмоциональность (зачастую наивная) и в существенно большей степени правополушарность. В то же время российская культура
является более рациональной, более левополушарной в сравнении с
традиционными собственно восточными культурами (Япония, Китай). Последние могут рассматриваться как эталон правополушарности
с их иероглифическим письмом (опирающимся на мозговые механизмы правого
полушария и оказывающим мощнейшее влияние на процесс социализации ребенка и латерализации мозга в ходе возрастного развития),
“правополушарными” эстетическими воззрениями и социальными стереотипами, а
также “правополушарными” духовно-религиозными традициями (даосизм,
дзен-буддизм).
Соответственно усредненный психологический тип
россиянина характеризуется симбиозом рациональных и иррациональных черт, или
постоянным балансированием между лево- и правополушарными чертами. Этот тонкий
баланс, как и любое равновесие “на грани” двух полярных противоположностей,
является достаточно хрупким. В терминах модной “теории катастроф” это аналог
“неустойчивого состояния системы”, создающего основу для возможных резких
переходов из одного состояния в другое. Отсюда и непредсказуемость движений
мятущейся “русской души”, описанных в классической литературе (особенно у
Достоевского), когда человек долгое время, приспосабливаясь к общепринятому
укладу жизни и к давлению жизненных обстоятельств, придерживается
рационального, “левополушарного” стиля жизни. Но вот
– чаша терпения переполнилась, его душе, зажатой в тесных рамках
повседневности, стало в них тесно. В этот момент человек, зачастую неожиданно
для окружающих и необъяснимо с точки зрения обычной логики и житейского
здравого смысла, переходит к прямо противоположному – иррациональному,
“правополушарному” жизненному стилю, совершая при этом нелогичные,
непредсказуемые, а то и необузданные поступки, от подвига до злодеяния. Тем
самым достигается разрядка внутреннего психологического напряжения, или,
пользуясь словами известного в прошлом российского философа и политического
деятеля, “открывается клапан и выпускается пар”, который иначе неминуемо привел
бы к внутреннему взрыву. Отсюда – и парадокс “русской души”, заключающийся в
противоречии ее внутренней целостности и внешней противоречивости. Отсюда и
известная поэтическая строка: “умом [логическим – прим. наше]
Россию не понять”. Состояние неудовлетворенности человека, мечущегося между
этими диаметрально противоположными состояниями, мучимого неопределенностью,
невозможностью однозначного и раз и навсегда определенного выбора между ними,
составляет основу духовно-психологических исканий многих героев русской
литературы. В то же время подобный компромиссный “третий путь”, сочетающий в
себе положительные черты как левополушарной, так и правополушарной культуры, в
определенной мере избавлен от их односторонних – “однополушарных”
недостатков. Особенно это касается западного – рационального общества, на
проблемах которого мы остановимся подробнее.
В нашем представлении рациональный, левополушарный социум соответствует критериям так
называемого депрессивного сообщества (Eaton J.W., Weil R.J., 1955) с его высокими и жесткими стандартами и
требованиями к поведению индивида. Общества, в котором правополушарное
поведение (эмоциональность, естественность, открытость) живет по законам т.н.
депрессивного сообщества, в котором подавляется открытое выражение чувств,
скрываемых за маской показного оптимизма и благополучия, а естественные
человеческие отношения уступают место душевной черствости, бездушной
расчетливости. Привыкнув скрывать свои истинные чувства на людях, человек
опасается проявлять их и в личной жизни. Отсюда – и кризис семьи и семейных
ценностей в современном западном обществе, и проблема всепроникающего
неизбывно-экзистенциального “публичного одиночества” его членов. По мысли А.Б.Холмогоровой и Н.Г.Гаранян
(1999), в подобных социальных условиях дефицит коммуникативной близости,
естественного общения между людьми приводит к затруднению психологической
переработки эмоций, к их соматизации и тем самым
способствует росту общего количества переживаемых отрицательных эмоций в виде
тоски (аккумулирующейся в состояние депрессии), тревоги и страха, приводящих к
паническим состояниям, а также выливающихся в агрессивные проявления. (Подобные состояния в некоторых обществах (например, США) начинают
приобретать чуть ли не характер психической эпидемии). Те же самые
механизмы, описанные как синдром дефицита удовлетворения, подталкивают людей к
алкоголизму и наркомании. А в целом это
есть не что иное, как отражение духовного кризиса современного техногенного
общества (С.Гроф).
Особенно пагубно сказывается отсутствие способности к
искреннему сочувствию, эмпатии на психическом развитии человека в раннем
возрасте. Европейские психотерапевты, по словам И.Кренц
(1999), явственно ощущают, что западная
культура с ее культом “успеха”, спешкой и индивидуализмом, представляется таким
социальным окружением, которое связано для ребенка с риском эмоциональных
расстройств в раннем возрасте, груз которых он несет всю последующую жизнь.
Свидетельством этого служит постоянный рост количества людей с подобными
расстройствами, обращающихся к психотерапевту. Проявляются же эти расстройства
в форме опасливого избегания
эмоционального контакта и близости, недоверия, депрессии, саморазрушительного
поведения, одиночества и изоляции.
Сходным образом по поводу западно-рационального
жизнеустройства с его стремлением к формализации мышления, бездушностью и
выхолащиванием человеческих отношений высказывается исследователь психоанализа А.М.Руткевич (1996), по мнению которого необходима
“критичная оценка интеллектуализации жизненного мира. Диктат фигур сознания [шаблонных
логических построений – прим. наше], вторжение в жизненный мир знаковых
систем приводят к образованию ложного “Я”. Идеально-всеобщие фигуры мышления
подобны колониальной власти, узурпирующей личную жизнь... Подобно тому, как
невозможно дискурсивно [словесно-логически]
пересказать музыкальные или поэтические произведения, мы не можем свести к
языку науки и экономико-технической рациональности наш жизненный мир в целом.
Человек душевно нищает, делается автоматом, реагирующим по схеме “стимул-реакция”
на воздействия пропаганды или рекламы”. Выдающийся российский философ В.Розанов
писал: “Абстрактность улучшенных форм и составляет могущество европейской
цивилизации, универсальность ее характера и всемирность
ее устремлений. Однако, будучи столь правильной в частях, она заключает что-то ложное в своем
целом... Духовное развитие, которое старается дать нам государство и
общество... всегда почти состоит в том, чтобы нарушить цельность и органичность
внутренней жизни”. Противоречие выхолащивающего личность влияния на индивида
техногенной цивилизации его духовным потребностям подчеркивается многими
авторами. Пожалуй, наиболее ярко подобные взгляды выразил А.Ю.Савин (1994),
говоря, что рационализированная “цивилизация в своей нынешней форме находится в
точке заката и исчезновения. Ее холодность, бессердечность, торгашество...
исключают возможность подлинного выражения любви, идеальности и возвышенности,
ради которых и стоит жить”. Причем механизмы возможного
распада цивилизации, ее деградации вследствие односторонней, техногенной
ориентации и бездуховности заложены в ней же самой: “западная цивилизация
“является уникальной сравнительно с прочими видами цивилизации в том отношении,
что она убивает сама себя и делает это на пути баснословного [научно-технического
– прим. наше] прогресса” (Зиновьев А., 2000).
Еще одна характерная черта свойственного Западу
жизненного уклада – чрезмерная интеллектуализация и прагматизация
жизни в ущерб духовности. По К.Г.Юнгу (1993), характерное для западного
жизненного стиля “отсутствие духовной ориентации граничит... с психической
анархией”, в результате чего “против него самоубийственно восстает его
собственная душа”. И мы всецело согласны с выводом, к которому приходит этот
выдающийся знаток человеческой души: “Европейцу нужно возвращаться... к своей
собственной натуре. Он должен заново открыть в себе естественного человека”
(Юнг К.Г., 1992, с. 42). В рационалистично-материальном обществе, проникнутом
культом потребления, происходит подмена духовных потребностей материальными, тогда как на самом деле они должны не
исключать, а взаимно дополнять друг друга. Известный финансист и один из
“столпов” американского общества Дж.Сорос описывает
это следующим образом: “У людей есть и другие устремления, идущие дальше одного
лишь материального достатка. ..похоже, что в западном
обществе материальный интерес будет преследоваться еще долго после того, как
полностью будут удовлетворены материальные потребности, потому что эта погоня
удовлетворяет [или скорее заменяет – прим. наше] потребность в
творчестве”. В техногенном обществе все убыстряющийся темп жизни и поток
информации с телеэкранов, занимающий сознание суетными сиюминутными проблемами,
просто не оставляют человеку времени задуматься по-настоящему об основах бытия,
отвлекая его от размышлений о смысле собственной жизни и создавая духовный
вакуум.
Естественно, за подчинение своего
природного естества законам рационального жизнеустройства человеку приходится
платить высокую цену. По словам В.В.Малявина (1998), западная ментальность подчиняет
и духовную жизнь, и материальный мир технологическому проекту “ценой
неисцелимого раскола сознания”. Последнее сродни душевной болезни, своего рода
“социальной шизофрении”, имея в виду безэмоциональность и отстраненность,
бездушный формализм, возникающие вследствие подчинения эмоций логике, подавления их естественного выражения, а
также отсутствие внутренней целостности, своеобразную расщепленность личности.
Можно привести в подтверждение данного мнения высказывание Ч.Брукса (1997),
который пишет, что западное общество больно “гамлетовской болезнью мышления. Мы
опираемся не на собственный опыт, а на погребающее нас под собой наследие чужой
концептуализации”.
Вывод, которые мы считаем
существенным для нашего изложения – необходимость гармоничного сочетания “левополушарного” и “правополушарного” жизненного стиля как
для отдельного индивида (эту задачу решают описываемые методики), так и для
общества в целом. В этом плане “третий путь” – отечественный, российский –
открывает для человека, живущего в современной техногенно-индустриальной
культурной среде, в т.н. информационном обществе, открывает путь выхода из
духовного тупика, связанного с чрезмерной рационализацией всех сторон западного
образа жизни. А для этого необходимо создание в обществе трансовой культуры,
выражаясь словами Д.В.Кандыбы, в частности широкого
распространения знаний об измененных состояниях сознания. Предпосылками
возможности продвижения по этому пути служат описанные Л.М.Бакусовым
и соавторами (1997) естественные социокультурные закономерности
современной жизни: модификация общественного сознания в манипулятивную
сторону и общее повышение роли символизации в сфере человеческого восприятия.
Описанные различия левополушарного,
формально-рационалистичного и правополушарного, спонтанно-эмоционального
жизненного склада касаются также
западного и восточного подходов к психотерапии. Так, по М.Е.Бурно
(2000), “западный душевный склад... предопределяет сегодняшнюю западную рационалистически-психодинамическую... психотерапию,
подобно тому как восточный – восточную,
чувственно-идеалистическую”. У России же свой, гармоничный подход, свободный от односторонних крайностей
западного и восточного, своя особенная душа и своя особая психология
и психотерапия – одухотворенная и в то же время научно-рационалистически
обоснованная. На этот идеал, сочетающий в себе две ипостаси, и нужно
ориентироваться. Не случайно международный конгресс психотерапевтов в России
прошел под девизом “Психотерапия Запада – психотерапия Востока”. По словам В.В.
Макарова (2001б), наша страна должна “умудренный Запад обогатить новым знанием”
в области психотерапии.
(В кн.: М.Е. Сандомирский. ЗАЩИТА
ОТ СТРЕССА (Метод РЕТРИ).
Физиологически-ориентированный подход к решению
психологических проблем. – М,: Институт психотерапии, 2001 – 336 с.)