Исследования средств коммуникации

 

Публикации

 
 

 

(c)Copyright Терин Валерий Павлович, 2000 г.

 

   

 

Home
English Version
О проекте
Публикации
kf@mgimo.ru

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


РОССИЯ КОНЦА XX - НАЧАЛА XXI ВЕКА: 
Идеология обновления в пределах обычного сознания

Жизнеспособная идеология обновления - это, очевидно, идеология, в соответствии с которой Россия «вписывается» в современное общество таким образом, что воплощает передовые, определяющие его будущее тенденции развития. Такая идеология означает, что, соответствуя этим тенденциям, Россия реализует накопленный в ее собственном историческом опыте созидательный потенциал. В свою очередь, то, что в процессе такого развития Россия остается «сама собой», удостоверяется и закрепляется у основной массы населения страны ощущением «правды» (правды-истины и правды-справедливости), добровольным и деятельным принятием значительным большинством граждан происходящего. Можно смело утверждать, что, - какими бы притягательными ни представлялись просвещенному или непросвещенному сознанию те или иные «прозападные>» или «автохтонные» модели устройства общества,- без политической победы такой развития России на ногах не удержаться.

Идеологическая нейтральность этой формулировки идеологии обновления свидетельствует в пользу ее объективности, и она может рассматриваться в качестве такого типологизирующего духовного образования, которое уже само по себе должно оказывать конструктивное воздействие на любую конкретную идеологию обновления России, сама при этом - в силу своей метаидеологической всеобщности - над всеми такими идеологиями возвышаясь. К ее «плюсу» можно добавить и то, что, во-первых, будучи так или иначе интегрирована той конкретной идеологией, которая будет брать верх в процессе российского обновления, она повлияет как на нее, так и на всю совокупность действий, ею предполагаемую, а, во-вторых, поскольку она будет усвоена конкурирующими между собой конкретными идеологиями обновления, то станет умиротворяюще воздействовать и на все пространство идеологических противоборств, способствуя ограничению и преодолению известного «манихейского начала» и поиску жизнеутверждающих компромиссных решений. 

Даже если и иметь в виду все эти плюсы, вспоминается, тем не менее, в этой связи, что «скажи хоть сто раз халва, но слаще не станет». Ведь при всей возможной привлекательности таких представлений об идеологии российского обновления нельзя не обратить внимания на то, что - со всей своей реалистичностью, взвешенностью, открытостью и многосторонностью - выглядят они, в общем-то, настолько вневременно и тривиально, что тут, как говорится, не поспоришь. Более того, встречаясь с такой формулировкой идеологии обновления, невольно вспоминаешь о ряде встреч и совещаний последних лет по торжественной выработке «консенсуса», «согласия», «примирения», - а они, в свою очередь, следовали оставшейся у нас коротать  свой век известной установке советского времени на иллюзионизм, которую можно назвать «Давайте, скажем!» («Давайте, возьмем и скажем, что скоро построим коммунизм», «Давайте, скажем, что у нас наступил развитой социализм» и много подобных других «Давайте, скажем!», в соответствии с которыми организовывалась работа нашей - и «до», и «после» - огромной государственной машины).

Люди, между тем, чаще всего совсем не смотрят на себя как на носителей той или иной идеологии. Они склонны, вместе с тем, полагать, что разъяснение какого-либо недоразумения их и от этого недоразумения, и от всех суждений, с ним связанных, освобождает. Тем не менее, внимательный (и вовсе при этом не обязательно ученый) наблюдатель знает, что в действительности всякого рода недоразумения и после своего, казалось бы, убедительного «разъяснения» могут чувствовать себя в общественной жизни вполне сносно, поскольку условия, их порождающие и побуждающие продолжать верить в их истинность, остаются. Сказанное, напомним, относится и к тому, что, казалось бы, должно преодолеваться посредством научных открытий (например, объяснение того, что Земля - планета гелиоцентрической системы, не мешает при этом многим думать вполне геоцентрически). 

Иначе говоря, установление соответствия между тем, что у человека находится в голове, и миром вне его головы осуществляется, главным образом, совсем не путем разъяснения тех или иных заблуждений или истин, но в результате создания и распространения таких новых условий жизнедеятельности, которые даже за искренними заблуждениями прочно закрепляют статус суеверия и/или предрассудка. Так, уже в силу влияния условий жизни, людей разобщающих и сталкивающих, не только идеологии обновления, но и идеологии вообще - и после известных теоретических доказательств своего «превращенного характера» (в соответствии с которым идеология – это прежде всего объективно необходимый способ выражения частного интереса как всеобщего) - продолжают, тем не менее, зачастую восприниматься в качестве самих по себе достаточно нейтральных совокупностей политических, правовых, этических и т.д. идей и взглядов, да к тому же не только возвышающихся над реальными противоречиями общественной жизни, но и способных эту жизнь себе подчинить. Отсюда воспринимаемая многими (в том числе и учеными) людьми как вполне разрешимая задача создать «правильную идеологию» и убедить общество принять ее, - и тогда-то, мол, и в реальной жизни все также пойдет «правильно». 

Чтобы выступить на суд общества, любая идеология действительно должна оформиться как таковая, то есть в очищенном от непосредственного влияния частного интереса виде. Введший в самом начале XIX века понятие «идеология» французский философ А. Л. К. Дестют де Траси и в самом деле полагал, что достаточно умело обобщать сведения, накапливаемые непосредственным чувственным опытом (а не идти, например, на поводу у равнодушных к этому опыту теоретически обосновываемых догм), чтобы сформулировать идеологию как совокупность таких идей, следуя которым, люди - наконец-то! - будут получать в результате своих действий то, чего от них ожидают. 

Наполеон Бонапарт называл людей, предложивших ему свои услуги в качестве первых идеологов, «болтунами». На самом же деле, Дестют де Траси, несмотря на всю наивность своего, с тех пор множество раз опровергнутого, понимания идеологии, был совершенно прав в том, что, по существу,выделил в качестве особой реальности неистребимые устремления обычного сознания постигать жизнь «напрямую», такой, какая она есть на «самом деле», - и доверять при этом себе больше, чем любым стоящим над ним теориям и объективно верифицируемым фактам (например, обычному сознанию вовсе не дана обусловленность его суждений множеством факторов, которые выявляются и соотносятся путем профессионального исследования и которые этим сознанием - уже по незнанию своему - в расчет не принимаются; отсюда, в частности, прекращение доступа этого сознания к достоверной информации как необходимое условие для манипуляции им). 

Это обстоятельство, в свою очередь, означает, что идеологи российского обновления, естественным для себя образом думающие по универсальной для обычного сознания схеме Дестюта де Траси, и должны будут рассуждать и даже теоретизировать, стремясь «выжать» все, что можно, из своего обычного понимания жизни, в том числе подчиняя ему и соответственно препарируя и попадающие к ним данные собственно научных исследований. Такой способ понимания того, как должна формироваться идеология обновления, не может не проявляться по отношению к роли государства. 


[1] Несмотря на совсем еще недавний развал СССР и все еще продолжающиеся вызванные этим развалом потрясения, создается впечатление, что большинство российских граждан вполне уверено в том, что незыблемость нынешней России (в границах РСФСР) – это вещь само собой разумеющаяся.

[2] Речь идет именно об обычном сознании, называемом у Канта «обычный рассудок» (gemeiner Verstand), который существует и должен существовать и  сам по себе ничуть не хуже (и не лучше) научного, что и побуждает называть его «обычным», а не содержащим уничижительный оттенок словом «обыденный». Напомним, что в теории обозначение текущего сознания повседневной жизни как либо «обычного», либо «обыденного» восходит к противоборству кантианского и гегелевского направлений понимания человека и его истории.

[i] Нас интересует в этой связи не идеология обновлении той или иной российской политической партии, а конфигурации, которым такие идеологии в наших условиях следуют. О роли конфигураций как схематической форме обоснования теории см.: B.П. Терин. Основные  направления  исследований теории массовой  коммуникации. - Социологические исследования. 1997, №11

Продолжение: Государства бывают разные

 

e-mail: kf@mgimo.ru